21 марта исполняется 131 год со дня рождения Александра Николаевича Вертинского. В прошлом, юбилейном году, в Киеве, на родине шансонье, был установлен памятник, а также выпущены памятные открытки и почтовые марки. Вспомнить подробности этих событий можно, кликну по ссылке. Сегодня мне хочется показать гостям сайта редкие фотографии Вертинского, нотные сборники, а самое главное — неизвестное письмо. Все эти «артефакты» промелькнули в прошлом году на российских и зарубежных интернет-аукционах. Остается только гадать, что же еще хранят частные собрания. Не  так давно, например, мне сообщили, что в России объявился держатель видео-пленки с записью Аркадия Северного. И это не всем известная свадьба певца, а нечто совсем другое. Но вот, что конкретно, увы, остается загадкой. Обладатель уникальной пленки просит за нее какие-то несусветные миллионы. Потому не сильно удивлюсь, если рано или поздно всплывет, например, и съемка концерта Вертинского. Но пока таковой не обнаружилось, послушаем «живой» голос Александра Николаевича, прочитаем его письмо, отправленное за несколько месяцев до смерти, зимой 1957-го года, друзьям в Ташкент.

«Мои дорогие, настоящие друзья, Галина Лонгиновна и Алексей Федорович! Настоящие – это помимо всего еще и нужные друзья, те друзья, без которых человек-бы давно заснул – как постепенно засыпаю я. Ваши письма бесконечно радуют меня. Они наполняют такими подлинными «флюидами искусства», что на какое-то время, встряхивают меня и я с удивлением думаю о том, что есть еще люди, которые могут жить искусством! Я-же почти остыл к нему! Мое – мне надоело и мне тесно в этих «презрительно-разрешенных» мне тридцати песнях, чужое – то есть искусство наших актеров, художников,  поэтов – настолько безнадежно отстало и находится в таком рабском подчинении у данного режима, что радовать меня не может и лучше его не видеть. Написать книгу «воспоминаний»? Ее не напечатают, ибо она «не нужна им», а если и напечатают, то так ее выхолостят, что ничего человеческого в ней не останется! Писать стихи? Но я уже стар для стихов. Их пишут до тех пор, пока могут влюбляться! А я уже не могу! Писать-же «деловые» стихи как наши поэты, — я не могу. Вот и получается – замкнутый круг. А «дела» — идут своим чередом и наваливаются на тебя как глыбы – и никуда от них не денешься! Не знаю, писал ли я вам, о том, что в марте мне дают звание «заслуженного»? Это раз, потом я должен скоро напеть пластинки – это два, потом в конце февраля – будут праздновать сорокалетие моей театральной деятельности – это три! Потом издательство «Искусство» — заказывает мне книгу «мемуаров». Кстати сказать, я ненавижу мемуары! Я считаю, что они нас актеров – «старят». И заметил еще, что стоит актеру их написать (вроде Юрьева), как он обязательно «кокнется» или «загнется» — выражаясь нашим культурным языком! Но… тут же еще замешаны деньги! И вот скрепя сердце, я засяду вероятно за эту адову работу, из которой потом «мудрое руководство» выкинет ¾ — на помойку! Это же издательство выпускает в этом году двухтомник Ф.И. Шаляпин.  Во второй том (воспоминания друзей) они взяли мою статью о Ф.И., которую я читал артистам Большого театра и потом подарил ее в музей его имени при «ГАБТе». Потом надо шить новый фрак для Москвы (материал мне прислали из Лондона).  Потом я решил половину концерта петь с оркестром и т.д., всего не перечислишь! Но все это «принудительная» деятельность, а мне лично – ничего этого не хочется и не нужно! Что же нужно? 

«Каплю жизни! Каплю света..

Донна Анна! Нет ответа!..

Анна! Анна! – тишина».

Г. Иванов

Мое единственное желание – попасть в Париж, где я прожил столько лет, и который я люблю до самозабвения! Пожить бы в нем годик! Отдохнуть… Переменить «атмосфэру»! Кстати о Париже. Привезли сюда с большой помпой Ив Монтана! Выписал его Образцов, сделал ему рекламу невероятную, развел такой «подхалимаж», что публика краснела за него и… продемонстрировал нам самого обычного уличного «шансонье» — которых в Париже – тысячи без работы поют на улицах. Его «успех» в том, что  он попал на сцену «через черный ход» — снизу, из окраин домов, где ютится беднота из рабочих кварталов. За неимением «собственного барда» — рабочий класс и выдвинул его как некую фигуру политическую! Ну что же на «бесптичье и… — соловей!». Это так сказать – «Морис Шевалье — для бедных!» Публика наша жадная ко всему «импортному» из за границы наполняла битком театры и манеж, в котором он пел. Кстати, о «рабочем классе» — он ничего не пел, а больше о девочках, теперь он в Киеве. Образцов так униженно благодарил его за высочайший приезд, что я невольно вспомнил слова эмигрантского поэта Аминадо:

Мы разведем такой чернильный яд,

И будем льстить с таким подобострастьем

Державному Хозяину Земли – как говорит крылатое реченье,

Что нас самих – поверженных в пыли, 

Стошнит и даже вырвет в заключенье!»

После этого пошли бестактные и неумные сравнения его со мной! Нашли  с кем меня сравнивать! Еще с Лещенко бы сравнили! На собрании писателей Сурков сказал: неизвестно почему мы так раскланивались перед ним. – «У нас есть Вертинский, который на 10 голов его выше!» Простые люди – весь месяц звонили мне по телефону – выражая мне свои чувства. Один сказал: его приезд, это 2:0 в вашу пользу!» А мне было просто смешно! До чего же у нас не ценят своего и обожают все заграничное. Впрочем, это всегда так было. Русью всегда правили «варяги». Я помню как французы скупали наше  вино в Крыму и Бессарабии и потом присылали его нам же в своих этикетках!  Нда… А так все Слава Богу хорошо! Как говорил один шутник, которого раздели на улице. Что же вам еще сказать, мои дорогие. Да. Поэмы А.А. [Анны Ахматовой] я до сих пор не получал. А ту, что у меня была от Осмеркиной – ей отдал давно. Весь январь, февраль и март я буду в Москве, так что мы повидаемся. Моя жена «Герцогиня» уже закончила работу в Ленинграде и теперь не может «писать» ибо бредит кино! Она тоже ждет с нетерпением вашего приезда! Дочки растут, грубят и ни во что не ставят родителей.  Вот пока все. Обнимаю вас дорогой Алексей Федорович, целую ручку Галины Лонгиновны и мысленно навещаю иногда ваш «тихий домик» в Ташкенте.  Мне бы такой! 

Ваш всегда Вертинский». Москва, 17 января, 1957 года.