Современник
Сегодня знакомый тембр Сергея Трофимова звучит на всех радиоволнах. Ему подпевают таксисты, милиционеры и академики, которым вторят дети, студенты и домохозяйки… Его мелодии и стихи узнаваемы моментально, и дело тут не в каком-то супер-звуке или неземном вокале. Все проще и сложнее одновременно – в его песнях слышен голос времени. «Мои герои — это те, кому я пытаюсь сострадать. Но главный герой — это русский простой мужик, с хитрецой, такой витиеватый весь из себя. Всё в нём поровну — и подлость и святость… Современник. И от его имени я пою. Иногда — правда, редко — он поёт от моего имени… А вообще интереснее брать типаж и от его лица писать, — рассуждает сам Сергей Трофимов о природе своей популярности, — Люди, когда слушают песни, они себя узнают в первую очередь по речи. А каков язык у народа, такой у него и менталитет. Язык, на котором разговаривает народ, — это его душа, это его представление об окружающем мире, о той реальности, в которой он находится».
В глубинах всемирной сети попалась на глаза цитата неизвестного поклонника, увековеченная на музыкальном форуме: «Трофим как будто бы читает душу народа, точно книгу…» С этими словами трудно спорить, произведения Сергея, действительно, удивительно созвучны современности. И это тот редкий случай, когда созвучие, а, порой, и злободневность не означают ширпотреб и халтуру.
Каждое творчество – зеркало, где возникает на миг или на век отражение, во-первых, окружающего мира, а во-вторых, внутреннего пространства самого автора. Очередность, впрочем, условна.
Сегодня уже можно говорить о том, что Сергею Трофимову удалось создать не одно отражение, но целую мозаику из песен-зеркал, где сострадает, веселится, гримасничает и хмельно грустит русская жизнь. Еще в начале 2000-х годов, известный музыкальный критик Вадим Гусев заметил: «В его песнях много боли, но вся она тщательно скрыта, иногда юмором, иногда просто хулиганством. Он поёт почти всегда «от народа», значительно реже — от себя. Но в отличие от некоторых, он никогда себя не назначал — «петь от лица народа». Просто так получается. И народ его любит за это, наверное, чувствует, что по правде его жалеет Трофим…»
Большой артист – всегда личность. Исключения, которые нам демонстрирует отечественный шоу-биз, только подтверждают аксиому.
В рифмах и ритмах Трофимова слышны переживания, сомнения и озарения, свойственные каждому мыслящему человеку.

«…Три души во мне – три зверя:
Рысь, медведь, да серый волк.
Разбрелись по темным дебрям
Отыскать во мраке толк.
Только толку что-то мало,
Вот и мечутся они,
Вечно попадая в западни…»

При всей известности артиста Трофимова в наши дни, он умудряется оставаться человеком закрытым, о котором, по большому счету, мало что известно, хотя песни его на слуху, как минимум, последние лет пятнадцать.
Более-менее подробную биографию шансонье мне удалось прочитать лишь года полтора назад. Признаюсь, факты и откровения, озвученные автором-исполнителем в интервью, вызвали не только удивление, но и другие, гораздо более сильные эмоции – от восхищения до шока.
С другой стороны, такая «исповедь» позволила лучше понять те «источники вдохновения», благодаря которым мы сегодня имеем возможность наслаждаться любимыми хитами от Сергея Трофимова.
Судьба музыканта оказалась авантюрной, драматичной и неожиданной, как концовки его юмористических песен. И лишить читателя удовольствия выслушать историю из первых уст, было бы преступлением. К тому же, по проверенной информации, обещанное Трофимовым издание книги воспоминаний, пока откладывается. 1.- сноска.

«На свет я появился в 1966 году, в роддоме на Пролетарке. Детство провел на Самотеке, где жил с мамой, — плывет по волне памяти Сергей Трофимов, — …Мама была главным библиографом Института научной информации по общественным наукам, а папа, Вячеслав Владимирович, работал на заводе имени Хруничева. Но о папе у меня очень мало сведений, потому что он от нас очень рано ушел. Недавно отец нашел меня через сайт «Одноклассники», я пригласил его на концерт, потом мы встретились. Я увидел человека очень похожего на меня, но никакого зова крови не почувствовал. Больше мы не общаемся.
Мама и бабушка посвятили свою жизнь библиотечному делу. А две мои прабабушки в царские времена даже получили воспитание в институте благородных девиц.
Самотека тогда была не такая, как сейчас. Было ужасно интересно жить в Москве того времени, еще сохранились старые дворы, в которых мы — пацаны играли в футбол и в «казаков-разбойников», пели под гитару, влюблялись.
У нас был потрясающий район. Я жил на Втором Волконском переулке, из которого можно было по крышам добежать аж до музея Советской армии. Целый квартал можно было пройти, перепрыгивая с крыши на крышу. Это было наше самое любимое занятие. Мы жили на крышах, как Карлсоны. И дрались, и мирились, и играли. Время было золотое. И я действительно был влюблен во всех девчонок сразу.
…У нас во дворе был такой дядя Витя Еремеев – колоритно-контрастная фигура. Он в основном отбывал срок, а если не отбывал, то торговал квасом. Меня и всех, кого он знал, квасом угощал бесплатно. Дядю Витю мы ужасно любили. А он любил играть на своей семиструнной гитаре. Под его аккомпанемент я и пел «Тамара, Тамара, послушай гитару, сегодня на нарах грущу я». Мне тогда было четыре года. А когда исполнилось пять, к нам в детский сад пришли какие-то тетечки с дядечками, устроившие прослушивание детей. Так и попал в хоровую капеллу. С полдевятого до двух – общеобразовательные предметы, а потом до вечера – музыкальные. В шесть лет меня взяли в первый класс этой же школы.
В 13 лет, когда я был в лагере, мне здорово не повезло… Хотелось показать удаль перед девчонками и я на игре «Зарница» полез на дерево, где располагалась смотровая площадка. Вышка оказалась плохо закреплена, и я упал с 12-метровой высоты, выставив вперед руки. Кости были буквально раздроблены: на одной руке 17 сложных переломов, на другой – 15. Удивительно, но, оказавшись на земле, боли я сначала не почувствовал. Она пришла потом – дикая, пронизывающая. Мне делали операцию за операцией. Врач собирал мне руки буквально из осколков, как реставратор восстанавливает старинные вазы. Я три года ходил в гипсе с вытянутыми вперед руками, как какой-то монстр. И вот в это время словно плотину прорвало – у меня стали рождаться стихи. Записывать я их не мог и диктовал друзьям. Возможно, не будь этого рокового случая, я стал бы совсем другим. За это время я внутренне сильно изменился – научился общаться с собой, прислушиваться к себе тому, который внутри. Я мечтал о дне, когда мне наконец-то снимут гипс. И вот он настал. Руки представляли жалкое зрелище – синюшно-бледные, сморщенные. И они совсем меня не слушались. Начал их восстанавливать. Все через адскую боль, даже в обмороки падал. Я стал угрюмым, отчаявшимся, в голову лезли разные мысли…
Руки не разрабатывались ни в какую. Тогда я пошел на карате, начал поднимать тяжести…
Спустя полгода руки мои начали потихоньку разгибаться…
Падая с высоты, я мог остаться инвалидом, мог и погибнуть. Но Бог меня хранил.
Помню, в начале 7-го класса кто-то пришел и позвал послушать на бобине «Куин», «Богемскую рапсодию». Это был шок. К 8-му классу я вдруг открыл для себя «АС/DC». Полная свобода духа!
Без музыки я своей жизни просто не мыслил. После школы поступил в Московский Государственный Институт культуры, там познакомился с казачьими песнями, с северными русскими песнями, ездил в фольклорную экспедицию на Дон.
Если бы я закончил институт, то бы был в каком-нибудь ДК руководителем народного коллектива. Но, проучившись года три, я ушел и поступил в Консерваторию на факультет теории композиции. Однако и там учиться не стал, потому что не соответствовало все это моему духу. Хотелось заниматься в первую очередь музыкой, а не основами марксистско-ленинской философии. Ведь композиторы и музыканты считались в то время идеологическим рупором партии.
Помню, как на экзамене я спросил у преподавателя, чем отличается буржуазный до-мажор от пролетарского.
«Вы никогда не сдадите мне научный коммунизм, Трофимов» – прозвучало в ответ.
Это стало последней каплей, к тому же незадолго до этого меня исключили из комсомола, поймав с подшивкой запрещенного антисоветского журнала «Посев». Я долго рассказывал, что мне не интересна буржуазная пропаганда, а в журнале я читаю статьи Севы Новогородцева про рок-н-ролл. Но меня все равно отчислили…
В начале 80-х мы собирались на Пушкинской площади и орали во всю мощь. Завсегдатаев было человек 20. В основном это мои школьные друзья из хоровой капеллы, поэтому, то, что мы творили там, сложно представить! Так, «Queen» раскладывали свои песни на 8-10 голосов, а мы — на 15-16. У нас вся площадь на ушах стояла!
Тогда у меня была группа «Кант», и мы с успехом выступали по подмосковным окрестностям, деревням, Домам культуры. Это был такой интеллектуальный арт-рок. Нам даже деньги платили…
В 1985 году мы стали лауреатами Фестиваля молодежи и студентов.
Тогда же ко мне обратилась юная Света Владимирская. И я ей написал песню «Я тебя не хочу потерять», которая стала ее первым хитом и за которую ее муж, Володя Владимирский, заплатил мне 150 долларов. Это был первый гонорар.
В то время я работал в ресторане «Орехово», и у нас была целая программа, состоящая из моих песен. Этот ресторан был штаб-квартирой Сергея Тимофеева – «Сильвестра» и всех «ореховских» бандитов. Они любили сентиментальные истории, а песни мои такими и были.
В 1987 году я ушел из ресторана. С гитарой ездил по России в составе концертных бригад. Тогда при райкомах комсомола были созданы музыкальные кооперативы, которые организовывали концерты и гастроли. Мы ездили с «Миражом», с «Ласковым маем», с Жанной Агузаровой… Выступали по пять концертов в день – называлось это чес.
Потом был в моей судьбе период творческих исканий, когда вдруг показалось, что «истина в вине» или где-то рядом. Но я знаю, что такое сила воли и даже наркотическую ломку смог пережить сам, приковав себя на два дня наручниками к батарее.
Потом случился 91-й год: кто-то кинулся деньги зарабатывать, кто-то уехал из страны, кто-то спился, а мне стало как-то не по себе. Сейчас я уже, наверное, могу сформулировать, почему.

«Умники лукавые, пророки-мудрецы,
Вечные спасители народа.
Дайте мне чего-нибудь, чтоб не отдать концы
От такой навязчивой свободы.
Эх, Россия милая, крещёная земля!
Говорят, ты Божия невеста…
Как же это вышло-то, что нынче для меня
У тебя родимой нету места… »

Наше поколение, несмотря на то что «совок» в душе все презирали, ассоциировало себя с великой державой. И когда ее в одночасье не стало, захотелось себя с чем-нибудь отождествить. Я пошел в церковь. По моему глубокому убеждению, а я неплохо знаю историю России, именно церковь сыграла роль по объединению русской государственности. Не столько князья, сколько именно православная вера. И в церкви я пробыл два года: сначала был певчим, потом регентом.
Концертов не было. Я жил строго по церковному уставу.
Однажды со мной произошло чудо: во время рождественской службы, когда все вокруг, и я тоже, читали молитву, в моей душе вдруг начала все сильней звучать молитва собственная, рожденная сердцем. И в какой-то миг я внезапно ощутил нечто пронзительное и светлое одновременно. Словно моя молитва – та, что звучала в сердце, – была услышана. И мне дано на миг прозреть и ощутить любовь Бога! Все случилось так внезапно – будто пуля попала в сердце! Любовь человеческая – к женщине, к ребенку – лишь малая частица Божественной любви, которую тогда ощутил. И тогда я решил, что нашел свое призвание. В роду у меня были священники, и я хотел идти по их стопам.
Уйти в монахи мне запретил духовный наставник – отец Николай, он тогда был иереем в храме на Таганке, а сейчас монашествует на Валааме. Сказал: «Нельзя быть монахом, если в твоей душе постоянно рождается что-то новое». А я действительно все время что-то писал, сочинял музыку, тексты. «Бог дал тебе талант – значит, ты должен его реализовывать, творить и таким образом служить людям. Это твое предназначение». Я и сейчас часто бываю в храме. Вера меня спасает и поддерживает. Я вообще живу с ощущением того, что со мной вот-вот должно произойти чудо. Раньше ждал его постоянно. И лишь недавно начал понимать, что чудеса происходят с нами каждый день. Любовь – вот главное чудо, главная драгоценность. До мужиков это вообще довольно поздно доходит. И еще позже приходит понимание, что же такое настоящая любовь. Большую часть жизни я прожил с мыслью, что любить – это обладать. Лишь ближе к сорока, несколько лет назад понял: любить – это отдавать. И все встало на свои места.
В 1993 году я написал «Всеношную», которую по сей день исполняют во время службы в некоторых московских храмах.
Из церкви я ушел, имея твердую почву под ногами.
Даже когда пел в капелле, а затем – в церкви, продолжал писать стихи именно в этом ключе, не имеющем отношения к официальному музыкальному истеблишменту. Потом занимался стилистическим рок-н-роллом. Так появился альбом «Грешной души печаль», песни из которого исполнял Александр Иванов. Параллельно в стол писал лирические песни «для кухни». Никогда особо не стремился выйти на широкую публику. Все получилось само собой. Не я искал шоу-бизнес, а он нашел меня.
Вернувшись в 1994 году, я был вынужден все начинать заново. Не только в творчестве, но и вообще в жизни. Тогда я познакомился с Сашей Ивановым и Степаном Разиным, мужем певицы Каролины. Я начал писать им песни, а мои «кухонные», которые писались для себя, решили издать в альбоме «Аристократия помойки». Это и было начало. Тогда у меня появился псевдоним «Трофим».

Прервем ненадолго монолог нашего героя и вспомним достопамятный 1995 год, когда альбом «Аристократия помойки» заиграл из «амбразуры» каждого ларька. Признаться откровенно, сразу Трофима я не понял. И дело не в том, что меня, как всяких эстетствующих критиканов, напугала пресловутая «блатная нота» его ранних альбомов. Вовсе нет, лично мне, выросшему на творчестве Аркадия Северного и эмиграции третьей волны, песни с первого диска показались, напротив слишком… интеллигентными. Альбом не вписывался в формат, трудно поддавался описанию. По голосу и внешности, казалось, — он ближе к бардам. По музыке и аранжировке, — почти эмигрант. Тексты… К ним сравнение подбиралось труднее всего. Вроде весело, залихватски, стебно, но в то же время, грустно и горько. Только позднее пришло понимание — его тексты заставляли думать и искать ответы. Стилистически это был неизвестный коктейль, где чувствовался резкий и лаконичный слог Высоцкого, напевность и мягкость Окуджавы, кураж и тоска Аркадия Северного, отчаяние и мудрость Галича. Ингредиенты вроде известные, но сливающиеся в незнакомый и яркий вкус. С полгода я бродил в нерешительности, постоянно слушая нового исполнителя на студенческих вечеринках и в авто своих друзей, но не решаясь приобрести кассету для себя. Сейчас и не вспомнить, какая конкретно композиция пробила брешь недоверия, скорее всего, заглавная — «Аристократия помойки».

«…Когда жлобы на деньги
коммунистов
открыли банк
«Американ Экспресс»,
чекисты дали волю
аферистам,
имея свой бубновый
интерес.
И в тот же час
из общего болота
попёрли, скинув лапти,
господа.
Теперь они в порядке
и в почёте,
гребут лаве
из мутного пруда».

Дебютный «выстрел» оказался метким, однако едва-едва не зацепил рикошетом самого хит-мейкера. В 1999 году, когда помимо первой пластинки в активе у Трофима было еще три новых диска, ведущий программы «Что? Где? Когда?» Владимир Ворошилов пригласил его выступить в прямом эфире. И молодой автор-исполнитель с душой поведал телезрителям об «аристократии помойки, диктующей моду на мораль».

«После этого меня убрали из эфира вообще, — продолжает вспоминать артист. —
Ситуацию усугубил альбом «Война и мир». С его выходом функционеры от средств массовой информации мне наприкрепляли разных ярлыков. Помог Александр Яковлевич Розенбаум. Он дал мне возможность выступать в своих концертах. Мол, послушайте, о чем он поет, в его песнях нет агрессии! У нас ведь многие толком ничего не знают, но при этом имеют свое мнение. Розенбауму я искренне благодарен, даже посвятил Александру Яковлевичу песню:

«…Напиши о душе,
что струится лазоревым светом,
Пробиваясь во мрак
беспросветной людской слепоты,
И о том, как смешно
быть певцом, бунтарем и поэтом
В государстве жлобов,
равнодушия и нищеты…» ».

Сейчас трудно спрогнозировать, как бы развивались события не спой Трофим «крамольную» вещь в эфире популярного теле-шоу или не встреться ему на пути Александр Яковлевич… Но, как говорят люди умудренные: «Бог по жизни ведет». В новом веке мы услышали совершенно нового Трофима. Это был не просто шансонье, распевающий талантливые и острые сатирические куплеты. Неожиданно свой парень с кассеты предстал тонким лириком, философом и просто, способным разделить печаль, другом. Его услышали. Поняли и полюбили. Лучшим доказательством моей мысли пусть опять станет пост из беспристрастного Интернета. Безымянный почитатель сообщает: «Не интересовался до некоторого времени творчеством Трофимова, даже до некоторой степени пренебрегал, пока не услышал его альбом «Ностальгия». Именно с него началась моя, не побоюсь этого слова, любовь к его песням. Как я знаю, период блатняцкой тематики у него уже давно прошел, вместе с переменой в творчестве, произошла и перемена сценического образа: место псевдонима «Трофим», заняли его имя и фамилия — Сергей Трофимов — и, начиная, если я не ошибаюсь, с альбома «Я скучаю по тебе» он пишет и исполняет вполне приличные как в текстовом, так и в музыкальном плане, песни…» Это нормально, когда человек ищет, растет, познает себя… С годами меняются взгляды на вещи, меняется отношение к себе, меняются люди вокруг… Приходят опыт и мудрость. А с ними – иные песни. Теперь Сергей Трофимов может позволить себе и эксперименты со звуком, выдавая в целом блоке новых проектов, в общем-то, чисто рок-н-ролльный саунд. И записывать целиком лирические пластинки, практически не возвращаясь более к традициям хулиганской «аристократии». А может тряхнуть стариной и выдать в эфире первого канала залихватский дуэт с Дмитрием Дибровым, который зрители воспримут не хуже, чем его авторские песни. Успех – очевиден и заслужен. Но как же приятно, когда артист с миллионной аудиторией говорит о себе просто и без затей: «Ну, какая я звезда…В первую очередь – я раб божий, а все остальное вторично. Мне до сих пор крайне неловко, когда ко мне подходят и просят автограф. Конечно, я не отказываю, ведь не объяснять же каждому человеку, что мы с ним братья, что мы — равны, и не важно, кто чем занимается в жизни.
Сколько бы в этой жизни люди не имели для себя материального, я имею в виду, яхту там, «Бентли» суть наша от этого не меняется. Дается все это, так скажем, во временное пользование, потому что уходя вы не сможете с собой ни яхту, ни тачку крутую забрать. Вообще ничего взять не сможете. Жизнь это интеллектуальная игра. А в этой игре главное понять, какой же вы настоящий. Я бы хотел, чтобы мое творчество слегка побуждало. Побуждало к поиску ответов на вопрос «А зачем?». Зачем мы все здесь?». Сергей Трофимов артист и Сергей Трофимов человек продолжает свой поиск. Останавливаться на полпути или почивать на лаврах – вовсе не его стиль. Он – всегда в движении.
Отправиться с благотворительными концертами в места боевых действий – не проблема. Организовать ежегодную встречу с поклонниками в Навашино – с удовольствием. Давать по 300 концертов в год – буду, пока людям это надо.
Но… встречать Новый Год, не смотря на любые гонорары, — только с семьей.
Это святое и самое важное.
И он же в доверительной беседе неожиданно признается: «Я вообще люблю одиночество, но постоянно нахожусь в кампании. Любой человек, занимающийся творчеством соткан из противоречий и вот в этих противоречиях он пытается найти хоть какой-то смысл. Так вот одиночество в компании – одно из моих. …Творческий человек – воин по сути. Воин добра или зла. Тут уж как он сам решит. Он на переднем крае, и пока в мире существуют две крайности — свет и тьма, добро и зло, эта борьба будет бесконечна… Я человек из мира, имя которому – шоу бизнес. Соблазнов вокруг море. Раскачивает меня как корабль. Спокойно мне только дома. Так и живу с ощущением, будто дни провожу в казино, а ночевать возвращаюсь в храм».
Общаться с артистом – настоящий драйв. Трофимов ироничен, скуп на слова и непредсказуем. Его шутки неизменно творятся с серьезным лицом, и человеку неподготовленному нелегко оседлать резвый аллюр мыслительной деятельности маэстро. Сергей постоянно держит собеседника в тонусе. Однажды на вопрос журналиста, все ли он в жизни успел, Трофимов после паузы выдал: «В общем, да. Но мне жаль, что я так и не попробовал себя в балете… »
Предполагаю, что по-настоящему его знают только очень близкие люди. Скоморошество, о котором любит рассуждать артист, – лишь надежная преграда на пути любопытных и глупых.
В наступившем году Сергей Трофимов празднует 45-летие. Можно долго рассуждать на эту тему, воспевая достигнутое, и рисуя еще манящие перспективы. Сам виновник торжества планы строить не любит и подводить итоги тоже не охоч, поэтому разговор о нем позволю себе закончить словами Вадима Гусева, написанными, замечу, не сегодня, а почти десяток лет назад: «В России обязательно были певцы своего времени… У каждого этот список свой. Но уверен, что песни Сергея Трофимова как никакие другие расскажут о нашем времени, о нас — таких противоречивых и странных, о нашей диковатой жизни, дав, практически фотографический отпечаток её».

Таков он, Сергей Трофимов, – человек, думающий, задающий вопросы, и пытающийся найти на них ответы. В его мелодиях – пульс городской суеты, в стихах – зеркальное отражение нашей жизни. Его лирический персонаж – человек толпы, один из нас, сумевший на миг подняться над повседневностью и стать, пусть капельку, мудрее и добрее.

Максим Кравчинский, зав.кафедрой «Менеджмент в кино, ТВ и индустрии развлечений» Государственного Университета Управления.

—————————————————————————————————————————————-
1. В материале использованы цитаты разных лет из интервью С.Трофимова отечественным и зарубежным СМИ: Billboard, 7 дней, «Караван историй», Playboy, Viva, МиМ и др., а также статьи с официального сайта артиста.